Пандемия ковида: пять лет спустя

Мы утратили спонтанность, - сетует лондонская Financial Times:

«[Т]еперь мы проводим гораздо больше времени дома - и по работе, и в часы досуга. После ковида мы меньше общаемся: как показывают результаты исследования, время, которое мы проводим вместе с другими людьми, в среднем сократилось до 35 минут и менее ежедневно. ... Пандемия поспособствовала уничтожению последних бастионов привычного взаимодействия: спонтанных встреч, коротких визитов, посиделок за чашкой чая - всё то, что было привычным для предыдущих поколений, сегодня заменяют тексты. ... Умение общаться - это мускул, который нуждается в тренировке.»

Парижский католический вестник La Croix резюмирует:

«Несмотря на то что каждый переживал эти вызовы с разной степенью интенсивности, страна всё равно испытала период общей стойкости. Однако один голос против всегда был слышен, и он не умолкает до сих пор, это - неприятие вакцины. ... В контексте недоверия государству и его институтам возникают альтернативные нарративы. И многие из них продолжают теории заговора, подрывающие демократию и правовое государство. ... Но несмотря на все эти различия, сплочённость, которую население продемонстрировало в ходе драматичных событий 2020-2021 годов, оставила ценное послание на будущие кризисные времена: перед лицом серьёзных опасностей национальное сообщество в состоянии держаться вместе.»

Журналистка таллинской Õhtuleht Манона Парис вспоминает о беспрецедентной социальной изоляции:

«Удивительно, как быстро изменилась тогда наша жизнь! Большинство из нас добровольно отказалось от большей части своей свободы, потому что альтернатива была всем понятна. ... Сначала я даже наслаждалась: семья находится вместе, долгие прогулки, много вкусной еды. ... Я начала печь хлеб, пироги и торты, готовить кимчи. Было интересно испробовать новые рецепты. Первый шок случился в конце марта, когда мой маленький сын осознал, что на его четвёртый день рождения не будет праздника - и что он уже давно не видел своих друзей. Я наблюдала, как в его маленькой голове начали закипать мысли. На секунду его глаза наполнились слезами, но потом он произнёс: 'Мама, я понимаю. Это ужасный вирус, нам его не надо'. В этот момент и у меня на глаза тоже навернулись слёзы.»

По мнению афинской Ta Nea, жёсткие социальные ограничения заставили заплатить слишком высокую цену:

«Результаты многочисленных исследований свидетельствуют о том, что тысячи людей страдали в ходе пандемии из-за социальной изоляции и одиночества и что во время общенациональных локдаунов эта проблема была особенно острой. Негативные последствия настигли и тех, кто воспитывает своих детей в одиночку, - таким людям было очень сложно одновременно зарабатывать на жизнь и заботиться о детях. ... По прошествии пяти лет стало очевидно, насколько значительными оказались последствия локдаунов. ... Даже исследователи, обнаружившие доказательства того, что изоляция помогла спасти жизни людей, предупреждают о том, что в будущем не стоит прибегать к этой мере слишком поспешно. Последствия для детей, сферы образования и экономики ощущаются и по сей день, а в полном объёме мы сможем осознать их, вероятно, лишь многие годы спустя.»

Обозреватель пражского портала Seznam Zprávy Йозеф Веселка задаётся вопросом о том, извлекли ли мы уроки из пандемии и готовы ли к подобным катаклизмам в будущем:

«Боюсь, что нет. Коронавирус унёс жизни десятков тысяч людей, мы обеднели, частично отвыкли работать - и во многом утратили доверие к государству, политике и науке. Но мы не готовы к новой пандемии. А ведь схожая ситуация когда-нибудь в будущем непременно наступит - с большой долей вероятности.»

Мы многому научились, - таким наблюдением делится парижская Les Echos:

«Работа на дому раньше была исключением, а теперь стала скорее обыденностью, за исключением разве что рабочих специальностей или тех, кто трудится в торговой сфере. Конференции в Teams или Zoom тоже стали привычным делом. И без того набиравшая обороты онлайн-торговля обрела ещё бóльшую популярность среди французов. Быстрый интернет стал необходимостью. Бесконтактные платежи, к которым банки и их клиенты прежде относились со скепсисом, теперь ни у кого уже не вызывают вопросов. Урок, извлечённый из всего этого, гласит: в случае очередной пандемии и ещё одного локдауна мы, может, и не полностью будем к ним готовы, но наверняка лучше, чем пять лет назад.»

Как отмечает гамбургский еженедельник Der Spiegel, последствия сказываются до сих пор:

«Политической культуре был на долгую перспективу нанесён значительный урон за счёт того, что дискуссия зачастую проходила в оскорбительной манере и чёрно-белых тонах. Скептиков поносили и шельмовали. Особенно тех, кто не хотел прививаться, - они становились мишенью публичной критики. ... Успех правых популистов из АдГ был отчасти, несомненно, обусловлен политикой властей в отношении пандемии - особенно это заметно на территории бывшей Восточной Германии. Негодование по поводу того, как тех, кто придерживался иного мнения, пригвождали к позорному столбу, по поводу того, как нарушались личные свободы, привело к тому, что многие были разочарованы, радикализовались - и потеряли всякий страх. Если вы задаётесь вопросом, откуда взялась ненависть к 'элите' или 'тем, кто там, наверху', просто вспомните дебаты эпохи ковида.»

Парижская Le Monde рассуждает следующим образом:

«Мы мечтали о 'мире после пандемии' - мире, который смог бы усвоить уроки этой пандемии и урезать путешествия 'без необходимости', о мире, который дал бы возможность работать иначе - или подстегнул бы борьбу с изменением климата. ... Прошло пять лет, и нас постигло разочарование: приходится констатировать, что этот краткий импульс сопротивления 'прежнему' миру захирел и угас. Куда подевалась всеобщая жажда перестройки нашего общества? ... На фоне поступающих новостей, в которых только и речь, что о конфликтах, кажется, что всё прочее кануло в небытие.»